Норвегия глазами И.М.Дьяконова, часть 3

Часть 1
Часть 2

Семья Дьяконовых продолжает изучать жизнь норвежской столицы изнутри... Воскресенье - выходной день, и они часто посвящают его походам по окрестностям. Любят ходить на Холменколлен, гору, где находится лыжный трамплин и масса дорожек для пеших прогулок. До определенного места доезжают на трамвае, а выше идут пешком.
Трамваи выглядели примерно так

Папа обратил наше внимание на одну достопримечательность Холменколлена: открытые шкафы с гнездами, – вроде как для писем «до востребования», – стоявшие на остановках трамвая. Положим, на горе лежит туча. Норвежец, едущий вниз, в Осло, на службу, выходит из дому в непромокаемом плаще, с зонтиком и в галошах. Но со станции видно – внизу в городе ясно. Он снимает плащ и галоши и кладет вместе с зонтиком в одно из открытых гнезд шкафа – вечером он заберет их по дороге домой. - никаких замков не наблюдается, где положил - там и возьмешь))
Летом норвежцы редко уезжают совсем из города: прекрасная природа есть и под боком. Зато, по обычаю, все, кто может, берут отпуск весной, в пасхальные каникулы, когда в окнах магазинов появляются игрушечные зайцы, держащие в лапках грандиозные шоколадные яйца. Кто молод и самостоятелен, или даже не очень молод, забирает лыжи и уезжает из города – и возвращается недели через две, черный от горного загара, а, впрочем, больше не от горного загара, а от специальной мази, имитирующей загар; этой мазью в пасхальные дни бойко торгуют все магазины. Раз как-то отправились на пасху в горы и мы. - "мы" - это семья Дьяконовых и несколько семей сослуживцев из торгпредства России. Судя по всему, жили тогда русские коммунисты и их семьи довольно свободно и в плане передвижения по стране, и в плане экономическом. Зачастую соседские семьи на их фоне выглядят беднее ( а может быть, просто экономят)
Были и другие поездки – в глушь, на зажатое среди гор лесное длинное озеро Крёдерен, где, кажется, была неземная красота, но мне запомнились только бревенчатые дома, неудобные постели и «стенные мадамы» – клопы. Потом была поездка на океанском пароходе норвежско-американской линии в Берген... - и еще довольно много поездок по стране.
Так я впервые познакомился с миром, с природой, – и разве не родина та страна, где ты впервые познал мир и самого себя?
Но совсем родиной, единственной родиной, Норвегия мне все-таки не стала. Я не делил ее жизни, не был знаком с ее трудом. Я не мчался стрелой на лыжах с головокружительных гор, не плавал ни на моторке в Данию, ни на гребной лодке через фьорд, не помогал фермеру с чудовищным терпением расчищать горный склон под поле, не готовился, кончив школу, уехать в Америку на заработки. Я не учился сызмала дрожать за копейку, не учился по воскресеньям вести учет грехам и добрым делам за неделю. Я не был норвежцем – только природа Норвегии, только зрительный мир норвежца стал мне родным на всю жизнь.

Дальше в своих воспоминаниях И.М. довольно много вниманию уделяет русским, жившим в то время в Норвегии. Это были очень разные люди: и работники торгпредства, и оказавшиеся в Норвегии случайно, бежавшие после революции. Они все свободно общались между собой - времена сталинского террора еще не наступили.
Видимо, все они в большей или меньшей степени скучали по России, по возможности пытались сохранять уклад прошлой жизни. И многие из них, как я понимаю, норвежскую жизнь не воспринимали, критиковали. Вот, к примеру, что пишет Дьяконов всвязи с посещением одной русской семьи по фамилии Гейнц. Они бежали от революции - перешли пешком финскую границу, потом добрались как-то до Норвегии, где у них были родственники.
"...в низеньких комнатках Гейнцев, где стояла простая сельская мебель и самодельные стулья из лесных веток, было светло, чисто, как-то по родному, и непохоже на Норвегию. И чистая, неторопливая речь старушки, и русский стол, и сама одежда – Анатолий Евгеньевич ходил в какой-то брезентовой куртке и тяжелых башмаках с крагами, мать его – в черном старушечьем платье с белым кружевным воротником, как не ходили норвежские старушки, – и ненорвежская приветливость (не то чтобы норвежцы не были приветливы, но у них это было как-то по-иному); как и чистая скатерть и занавески здесь были непохожи на неприкосновенную накрахмаленную чистоту норвежских настольных салфеточек и занавесок, которые детям нельзя трогать; во всем я чувствовал эту разницу. Если бы у Гейнцев был телефон – хотя, конечно, его и в помине не было – сосед не мог бы, поговорив по нему, положить на стол пятак, как было принято у норвежцев
Вот разница менталитетов, и в последнем предложении она проявляется очень сильно. В доме, где живут Дьяконовы, есть телефон, который принадлежит домовладельцу. И если кто-то из жильцов приходит позвонить - то за это они оставляют деньги. Казалось бы, совершенно разумное решение: телефонные разговоры платные, если кто-то посторонний пользуется телефоном - он за это платит, принцип телефона-автомата. Но широкая русская душа не может этого понять и принять!!!

Среди людей, с которыми семья Дьяконовых общалась по службе, конечно,нельзя не отметить А.М.Коллонтай, первую женщину - посла я про нее тоже писала)))
Это была полная, хорошо одетая, молодящаяся дама, с мешками под глазами, отнюдь не красавица, с виду гораздо более дочь генерала и жена генерала Коллонтай, чем революционерка и большевичка. С ней приехала глупая, нудная и сухая приживалка – не то подруга, не то прислуга – Пинна Васильевна, носившая такую же челку, как Александра Михайловна, и бывшая в прошлом женой одного из ее мужей.
Коллонтай была полна ума, юмора и такта; в гостях у нас она громко и
заразительно смеялась папиным самодельным фельетонам из жизни торгпредства, умела очаровывать рыбопромышленников и их жен за парадным столом (я этому раза два был свидетелем в нашем доме). Норвежцы гордились тем, что в их стране первая женщина-посол, – не «фру министер Коллонтай» (госпожа министерша Коллонтай), а «министер фру Коллонтай» (министр, госпожа Коллонтай) – и тем, что эта женщина говорит – хоть не очень чисто, с примесью шведского – на их языке и может даже прочесть лекцию о Советском Союзе. Но, по словам папы, она не отличалась храбростью, боялась самостоятельных решений. Позже я узнал, что она приехала в Норвегию после истории с «рабочей оппозицией», которую она возглавляла вместе со Шляпниковым и должна была потом каяться. Не очень удивительно, что она побаивалась Кремля.

А вот отец Дьяконова Кремля не боялся. Он был настоящим русским интеллигентом - прекрасно образованным, честным, порядочным человеком. Его жизненным правилом было:"Служить признанному правительству, какое бы оно ни было, так уж служить не за страх, а за совесть.
Большевиком отец мой не был. Далеко от этого. Но он связал с большевистской Россией свою судьбу, и другой не представлял себе. Напрасно его соблазнял и звал к себе его бывший шеф из «Азовско-Донского Коммерческого банка», Каминка, напрасно своей славянской вязью писал ему из Праги горькие письма Алексей Николаевич Ремизов, напрасно в берлинском кадетском «Руле» с провокационной целью было напечатано, что в полпредстве СССР в Норвегии единственный порядочный человек – Дьяконов. Возможность бросить Россию даже не обсуждалась и не могла обсуждаться у нас.
Советская Россия отплатила ему по полной - в 1930-е годы он был расстрелян.
Но до этого были еще несколько лет жизни в Норвегии. Семья Дьяконовых вернулась в Россию в конце 1920х